вздрогнуть. Ведь точно так же шумел двигатель их семейного автомобиля, неизвестной ему марки! Но резко вздёрнув голову и чуть не рухнув со скамейки на пустующей детской площадки, он убедился в собственном наивном заблуждении и, ушедшее куда-то в Преисподнюю сердце, гулко прокатило по всему необъятному телу мальчика свой удар. За рулём сидел лысый мужчина, нацепивший на яйцеобразное лицо со сверкающим на солнце лбом тёмные очки. «Успокойся, – подумал Вова, провожая взглядом автомобиль, не спешащий на удивление разгоняться до той скорости, которая успешно позволит ему на повороте тараном взять забор находящегося вблизи дома. – Они ещё далеко. Достаточно далеко, чтобы пропустить половину той паршивой турецкой драмы, сводящей маму с ума, и не явиться к ужину».
И не успел мальчик закончить начатую мысль, как ряд мурашек прошёлся по его широкой спине.
Ибо он напомнил сам себе о неминуемой, и, возможно, долгожданной развязке этого пасмурного, прохладного дня…
Сегодня утром его пятилетняя сестра Соня проснулась с неприятным, раздражающим хныканьем, причиной которого послужила боль в районе коренных зубов. Никто особо и не удивился: четыре «Кит Ката», «Милки Вей», несколько желейных конфет и половинка разделенного с отцом «Киндера Сюрприза» исчезли во рту девочки чуть ли не за раз. А пронизывающая боль продолжала волнами пульсировать где-то в нервах, становясь с каждой минутой всё невыносимее и невыносимее. Потому родителями незамедлительно приняли решение везти усердно сопротивляющуюся дочь в центральную районную больницу на осмотр к зубному врачу. Всё было бы гораздо проще, если б подобные процедуры могли проводить и в Михайловке. Но, к сожалению, в этом умирающем селе, где количество магазинов превышает число возможных покупателей, от больницы осталось одно название и разваливающееся здание…
Они направились в сторону райцентра сразу же после того, как высадили Вову у ворот школьного стадиона, заросшего травой и разнообразным мусором, начиная от пластиковых стаканчиков и выцветавших обёрток из-под чипсов и кончая битыми пивными бутылками и коровьим дерьмом. Интересная ситуация выходила: лишь сугробы снега исчезали под жаркими лучами солнца, а талая вода впитывалась в землю, сюда с граблями и метёлками выходили почти все немногочисленные ученики в сопровождении учителей и классных руководителей, тративших несколько часов на тщательное облагораживание этой территории. Все они трудятся в поте лица, собирая гигантские кучи опавших листьев и отломанных веток. Но стоит только солнцу скрыться за горизонтом, окрасив его кровавыми красками, как все те же ученики вновь разбрасывают этикетки, бутылки и тому прочее. А у некоторых и вовсе хватает ума отпереть ворота и впустить стадо коров попастись на чистом, недавно убранном поле, где уже завтра они начнут проводить уроки физкультуры. Есть ли вообще логика? Вова не знал, да и вряд-ли хотел забивать свою голову такими скучными, по мнению мальчика, оставляющего то там, то тут фантики и обёртки батончиков, вопросами. Он лишь искренне радовался выпавшему на долю сестры наказанию, ведь та могла безнаказанно есть сладкое. И именно она, вовсе не подозревая, отвлекла на себя внимание родителей, оставив Вову с его планом в стороне.
Ещё один автомобиль промчался в направлении центра села, выплёвывая из-под колёс брызги дождевых луж. Солнце бледно возвышалось в сером небе. Смотря на него, Вова почему-то чувствовал грусть, скребущуюся в самой глубине сердца. От утренней радости не осталась и следа. На её фоне поблек страх, однако теперь мальчик снова ощущал лёгкие нотки, витающие вокруг. Может причиной печали послужило отсутствие чего-то, на чём можно было сконцентрировать новые мысли? Чего-то мягкого и сдобного… Чего-то вкусного и хрустящего…
И снова ему явился соблазнительный образ – образ тонко нарезанных картофельных ломтиков, обжаренных в кипящем и брызжущем масле. Аппетитная золотистая корочка, чуть пригоревшая у края, от которой струился сказочный аромат, знакомый каждому прыщавому школьнику. Блаженный хруст, сводящий слух с ума и рождающий на языке вкус…
Вова жадно сглотнул заполнившую хомячий рот слюну. До чего же доводят мысли! На протяжении дня он старался избежать их пленительных оков, что, кстати, получалось не так уж и хорошо. Аккуратно свёрнутая сторублёвая купюра незаметно покоилась в кармане свитера. Однако мальчику казалось, будто на её месте лежал совершенно иной предмет: тяжёлый камень, притягивающий к себе его внимание. Рука помимо воли прижималась к этому карману, желая удовлетворить разбушевавшиеся беспокойства: ни случилось чего-либо с купюрой, не потерялась ли она? И всегда светло-бежевая бумажка с постыдным изображением полуобнажённого Аполлона, управляющего квадригой Большого театра, оказывалась чудесным образом на месте, совершенно нетронутой. Оттого некоторая часть Вовы всей душой хотела обратного. Его сущность будто бы разрывалась надвое в попытке достичь желанного: с одной стороны долгожданное наслаждение любимым лакомством, а с другой – страх, незаметно подкрадывающийся кошачьей поступью в тот момент, когда он уже готовился совершить задуманное. Готовился встать с этой чёртовой скамейки на детской площадке, миновать пару метров, отделяющих его и ступеньки «Малинки», купить шуршащий пакет чипсов «Лейс» и почувствовать себя Эдемовским садовником, вкушающим запретный плод. Но стоило Вове только оторвать отуманенный задумчивостью взгляд от вытоптанной детскими ногами земли и посмотреть на распахнутую входную дверь магазина, как в дверном проёме возникал суровый образ подбоченившейся матери. Её накрашенные тёмной тушью брови чуть ли не соприкасались друг с другом, сводясь над прищуренными глазами, всматриваясь в которые тебе не приходилось ощущать той строгости, отразившейся на лице (может, дело было в окаймляющих их тёмных кругах, взращённых пролитыми слезами и давно ушедшей радостью?). Рот растянулся в сплошную тонкую линию, а о наличии губ говорил еле заметный слой тёмно-гранатовой помады. Он запомнился Вове почти так же хорошо, как и прическа под манер молодой Светланы Моргуновой, пылающая цветом янтаря, сползшие на кончик носа очки и старенькое чёрное бабушкино пальто. Запомнился, ибо в тот ноябрьский вечер выбился из общего числа медленно текущих своим чередом дней.
Тогда Вова сидел за столом и жадно хрустел высыпанными в большую стеклянную миску чипсами, повернувшись спиной к окну, из-за чего он не заметил подъехавший к дому родительский автомобиль, прорывающий длинные колдобины в грязи, слега усыпанной недавно выпавшим снегом, и не услышал громкий стук маминых каблуков по оголённому полу веранды. Она возвращалась из Михайловского сельсовета, где занимала бухгалтерскую должность. Отвратительная работа в не менее отвратительном месте. И дело совсем не в получаемых грошах, еле хватаемых на нормальное существование. Отношение. Всё заключалось в свинском отношении коллег и других окружающих её людей. Проще говоря, все только хотели плевать на тебя, а после обвинять во всех случившихся проблемах, как крайне некомпетентного работника. Вова мало что понимал из этого, прекрасно зная одно: после
